Протестантизм без Реформации - БОГОСЛОВИЕ

3. БОГОСЛОВИЕ / Выдержка из "Протестантизм без Реформации"

Мы уже вспоминали об «открытии Лютера», которое привело его к Богу, милостиво оправдывающему грешника по вере. Это открытие было глубоко личным, волнующим, экзистенциальным – но вместе с тем и глубоко богословским. Учение об оправдании верой стало основой Реформации. Об обращении Кальвина нам известно намного меньше, поскольку он описал его всего однажды. Но даже эти несколько строк говорят о многом: «Бог смирил мое сердце и сделал его способным учиться». Это «внезапное обращение addocilitatem (к обучаемости, податливости, восприимчивости)» подразумевало для Кальвина «глоток истинного благочестия» (veraepietatis) и призвание к проповеди «чистого учения» (puriorisdoctrinae). Как видим, опыт, благочестие, служение и учение здесь неразрывны. Неудивительно, что первое издание своих «Наставлений в христианской вере» Кальвин назвал не «суммой богословия» (summa theologiae), а «суммой благочестия» (summa pietatis). Таким образом, на примере двух величайших реформаторов можно убедиться, что Реформация не знала никакого разрыва между богословием и благочестием, богословием и ученичеством, богословием и жизнью, богословием и служением, богословием и духовностью. Кроме того, богословие (главным образом, посредством вероисповеданий) укрепляло церковное единство. По сравнению с разрозненностью значительно меньшего движения радикалов, для которых было характерно более скептическое отношение к богословию, церкви магистерской Реформации сохраняли бóльшую сплоченность.

Личное богопознание и пастырские нужды были главными, но не единственными двигателями богословского развития Реформации. Еще одним важным фактором была полемика. Реформация возникла в период оживленных дискуссий между разными богословскими школами (schola – отсюда «схоластическое» богословие). Реформаторы радикально изменили «повестку дня» теологических дискуссий и активно принимали в них участие. Таким образом, сам интеллектуальный контекст Реформации способствовал совершенствованию ее теологической мысли.

Итак, для церквей Реформации осознание необходимости и важности богословия было естественным. Перед ними и не стоял вопрос: «а нужно ли вообще церкви богословие?» Но такой вопрос до сих пор стоит в постсоветском протестантизме; более того, часто на него отвечают негативно. Обычно это пренебрежение богословием связывают с двумя причинами. Во-первых, утверждается, что оно вызвано самим социальным составом протестантов. Евангельское движение было «народным» и целенаправленно маргинализировалось властью. Его костяк составляли рабочие и крестьяне, которые «в отношении богословия и богословов … были равнодушны»[11]. Все это правильно, но следует отметить, что такой же антиинтеллектуализм был характерным и для петербуржского движения, заметно отличавшегося социальным статусом. Его лидер В. А. Пашков скептически относился к богословскому образованию и утверждал, что «для преуспеяния в служении Господу вовсе не нужно богословия» [Пузынин, 2010: с. 200]. О себе он писал прямо: «Богословских познаний я не имею никаких»[12]. Отношение к богословию в аристократических кругах Петербурга и крестьянских собраниях Украины и Кавказа принципиально не отличалось. А в постсоветское время, когда в протестантские церкви пришло много образованных людей, никакого богословского всплеска в связи с этим не наблюдалось.

Вторая причина, которой часто объясняют пренебрежение богословием, – это недостаток ресурсов, необходимых для богословского развития. Естественно, этот фактор был важным, и даже если бы в условиях гонений у протестантов пробудился интерес к богословию, они бы не смогли его реализовать. Но большого интереса не было – ни тогда, ни сейчас, когда доступ к знаниям намного упрощен (прежде всего через Интернет), а в семинариях созданы определенные условия для становления богословской мысли. Особенно удивительна и показательна богословская стагнация постсоветских баптистов и пятидесятников, выехавших в 90-е годы в Северную Америку – при том, что там есть все для развития богословской школы (близость к западной протестантской традиции, знание английского языка, обилие литературы, финансовые ресурсы и т.д.). Таким образом, две вышеуказанные причины (социальный состав и неблагоприятные условия) были скорее вторичными. Более важными представляются следующие факторы.

Во-первых, мы уже отметили, что в России и Украине протестантские идеи были усвоены через посредничество пиетизма, ривайвелизма и позднее – фундаментализма. Ни одно из этих движений не отмечалось серьезным вниманием к теологии. Пиетизм делал главный упор на преобразование жизни и самоуглубленность, ривайвелизм – на внутреннее озарение и эмоциональность, фундаментализм – на жесткое следование определенным стандартам веры и поведения. Ни в одном из них не предполагался глубокий богословский анализ или критический взгляд на свою традицию. В традиционных же протестантских церквах ранние российские протестанты, посещавшие Европу, увидели расцвет либерализма, что лишь утвердило их в недоверии к «профессорскому» богословию. А в постсоветское время, вместо того, чтобы рассмотреть западную традицию во всей ее полноте, вместо интеграции в западное евангельское богословское сообщество, протестанты продолжали говорить о своем «особом», «самобытном», «независимом» от Запада пути, хотя на самом деле оставались не более чем богословской провинцией Запада. Если эта тенденция продолжится, то провинция, дистанцирующаяся от центра, станет скорее хутором, чем вторым центром.

Во-вторых, развитию богословия препятствует уже упоминаемая нами наивно-претенциозная самоидентификация. Даже в постсоветское время, когда уже доступны множество исторических и богословских источников, протестанты сохраняют в своем большинстве уверенность, что лютеранство – это учение Лютера, кальвинизм – Кальвина, а баптизм или пятидесятничество – это учение Библии, учение Иисуса Христа. Такая нечувствительность к традиции и самоотождествление с Писанием приводят к тому, что любое новое мнение воспринимается как подрыв истины, единства и «евангельской простоты». Считается, что богословие производит лишь «измы»; оно не объясняет, а уводит от учения Иисуса Христа. Богословское происхождение ключевых доктрин – о Троице, двух природах Христа, первородном грехе, оправдании верой и т.д. – попросту игнорируется. Евангельский верующий обычно убежден, что «веры в Иисуса» достаточно и никакое богословие не нужно, и при этом не подозревает, насколько богословским будет любой его ответ на встречный вопрос «а кто такой Иисус?» Богословие рассматривается как западное изобретение – вредное, ненужное, вызывающее одни проблемы.

В-третьих, в анализе постсоветского протестантизма необходимо принимать во внимание его культурный и религиозный контекст. Мы уже отметили, что русское православие, присвоив себе византийское богословское наследие, не смогло и не пыталось развить его. В «Путях русского богословия» Флоровский с нескрываемой грустью отмечал, что «русский дух не сказался в словесном и мысленном творчестве» [Флоровский, 2009: c. 12]. Такое замечание справедливо и относительно русских протестантов. Обычно считается, что русский православный контекст поспособствовал созданию какого-то «особого» русского протестантского богословия. Но этому нет ровно никаких свидетельств. Русский православный контекст поспособствовал созданию не особого богословия, а пустоты на месте богословия. К сожалению, постсоветские протестанты не столько пытаются наполнить эту пустоту, сколько прикрыть ее, словно фиговыми листьями, различными терминами: богомыслие, боголюбие, богоискательство, «народное богословие». Вероятно, православное влияние здесь отразилось, прежде всего, в двух областях. Прежде всего, свойственное русскому православию противопоставление «интеллектуального» богословия «духовному» опыту углубило у русских протестантов разрыв между разумом и нравственностью, разумом и чувствами, – разрыв, который был унаследован ими еще от пиетизма и ривайвелизма. Богословие казалось лишь абстрактным, теоретическим мудрствованием, оторванным от реальной жизни. Пытливость ума, глубина и тщательность исследования были невостребованными. Кроме того, русский православный традиционализм в сочетании с американским фундаментализмом утвердили в русской протестантской среде склонность к черно-белому мышлению, противление всему новому, уверенность в превосходстве того, что «было раньше» или «было всегда».

Четвертый фактор – отсутствие полемики – тесно связан с предыдущими. На Западе полемика постоянно стимулировала теологическое развитие: до Реформации – полемика между разными школами еще единой церкви, после Реформации – между протестантами и католиками и внутри протестантизма. Восток к этому времени был уже значительно хуже приспособлен к диалогу. Это видно из известной переписки между лютеранскими богословами и патриархом Иеремией II. Соприкосновение с Реформацией и Контр-реформацией в XVI-м веке не привело к оживлению православной догматической мысли в Украине или России: по известному выражению, православные отвечали протестантам с помощью католических аргументов, а католикам – с помощью протестантских. Тем более никакого диалога не могло возникнуть в XIX-м веке: православные считали евангельских христиан и баптистов примитивными сектантами, а баптисты православных – темными традиционалистами. Ни одна из сторон не проявляла искреннего интереса к другой; они были сосредоточены на себе и предпочитали конфессиональную самоизоляцию, которая гарантировала спокойствие и стабильность. Внутренней полемики в советской протестантской среде тоже не было. Положение существенно изменилось только в постсоветское время, когда наплыв западной протестантской богословской литературы вызвал как православную критику, так и внутрипротестантскую полемику. К сожалению, ее не самый высокий уровень не только не привел к богословскому развитию, но и утвердил многих во мнении, что богословие продуцирует только высокомерие, споры и разделения.

Таким образом, эти четыре фактора – 1) особые протестантские истоки, 2) наивно-претенциозное самоопределение, 3) религиозно-культурный контекст и 4) отсутствие здоровой полемики – привели постсоветских протестантов к пренебрежению богословием. А поскольку богословие было основой и двигателем дела Реформации, то «протестантизм без богословия» следует признать «протестантизмом без Реформации».

Выдержка из "Протестантизм без Реформации"